(my) blueberry nights |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » (my) blueberry nights » мамины сказки » (my) boy builds coffins
[AVA]http://savepic.net/7409102m.png[/AVA][NIC]Emile Velásquez[/NIC][STA]let's dance to joy division[/STA]
(my) boy builds coffins 2009//2015
[Lars as Emile & Noah as Julienne]
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
испанские страсти по столкновениям и конфликтным ситуациям между представителями похоронных услуг, искусства, рыжих мам, милых сеньорит и любопытных сеньоров.
[AVA]http://savepic.net/7409102m.png[/AVA][NIC]Emile Velásquez[/NIC][STA]let's dance to joy division[/STA]
► vance joy - red eyes
i'm a dog lying down on a warm bit of pavement checking this collar you see what the name is
Лето было в самом цвете. Одно из самых суматошных из моих последних лет. Мягкие запахи хвои, горячих булочек с корицей, машинного масла из мастерской сеньора Торре Дживса смешивались воедино и образовывали странный мимолетный флёр того невозможно перемешанного лета. Чтобы тебе было яснее, тем летом я был немного не в себе, Жюлье́н. Как и ты. Ты всегда немного не в себе, как теперь я узнаю, но этот факт меня не отпугивает. Он напротив придает что-то новое буквально каждому часу вместе: сегодня тебе захочется пойти фотографировать маргаритки в парке через дорогу, а завтра ты уже пакуешь чемоданы в желании заглянуть на пять минут в Лувр.
Ты такой странный. Примерно так сказала моя мать, когда в первый раз увидела тебя. Сказать честно, она человек не очень консервативный, думаю, ты должен понять. У нее яркие рыжие волосы, глубокий взгляд карих глаз и немного забавно вздернутый вверх нос, покрытый веснушками. Она улыбается в ямочки и всегда снисходительно смеется, когда я пытаюсь доказать ей, что я уже достаточно взрослый человек. Думаю, знакомство тебя с ней (уже не заочное, а прямое) разрушит в ее голове несколько мифов.
Я не знаю, смог бы ли я тебе рассказать по дороге до моего семейного гнезда все секреты своего немногочисленного мирного клана. Знаешь, у нас были в роду колдуны и маги, пропойцы и механики, исторические деятели (мой прадед, мэр в небольшом городке на севере Ирландии, предпочитал, чтобы его звали так) и невесть еще кто. Все эти умершие души за моими спинами, вероятно в раз разочарованно покачают головами и отменят небесный оркестр до момента «когда Эмиль одумается». Арфы этих небожителей давно давят мне своими тонкими звонкими призвуками на мозги – я думаю, что мне не стоило участвовать в спиритическом сеансе, который твоя немного безумная сестренка испробовала на нас, стоило нам только появиться на рождественской ночи в твоем якобы пустом доме.
Стук колес мирный и долгий убаюкивает меня где-то на твоем плече, пока я внушаю себе, что мне вовсе не боязно сегодняшним днем возвращаться домой. После двух лет. Не в одинокой компании. Я лениво перебираю твои пальцы в своей руке, считая про себя секунды до 17:55:00. Я думаю, что я немного собьюсь на середине. Я действительно сбиваюсь – вижу в отражении стекла твою улыбку и спокойно выдыхаю, встречаясь взглядами, похожими и черными.
think that it's worth it? well, i hope that you're right. you're falling asleep on the red eye tonight.
То лето. Вероятно, то лето стоило всех моих нервов, которые были потрачены. Потрачены на тебя, потрачены так опрометчиво с типичным мне жарким темпераментом. Я думаю, что мог бы стать героем какой-нибудь бесполезной драмы, но ты успокаиваешь меня черничным маффином, взятым в дорогу. Будто ты знал, что меня надо будет чем-то успокоить, а мне надо будет заесть волнение. Мои нервы тем летом были изрядно потрачены, потрачены так, что не один столичный банк не смог бы восстановить хотя бы одну сотую часть расходов.
Что же, что я могу рассказать тебе о том лете? Я могу рассказать тебе только то, что меня обижало твое упрямое желание согнать меня из-под окон местного крематория, из помещения которого тебя изгнать желал я. Только у кладбища было неимоверно тихо в этом шумном мышином городке, где все возятся своими лапками и грызут миловидно шляпы соседей, проедая плешь сплетнями в головах других людей. Я говорил мало. Оно и было лучше. Шум я производил иначе. Да ты и сам прекрасно помнишь нашу первую встречу, разве не так?
Нам остается ехать всего две станции. Эти бескрайние зеленые поля с мелкими белыми вкраплениями (овечки любят греться на солнце) напоминают мне картины каких-то безмятежных (лжебезмятежных) картин беспризорных домашних пленок – у моей матери в память от отца осталась целая огромная полка заставленная VHS-кассетами. Как любитель ретро, ты оценишь их сполна. Кроме того, мои детские трюкачества на берегу моря стоят того, чтобы потратить пятнадцать минут твоего драгоценного времени. Я смотрю на твое запястье и незаметно прячу сонную улыбку, снова закрывая глаза. Ты носишь мои часы и даже умудрился не потерять их со своей привычной ловкостью и везучестью. Я сжимаю сильнее твою руку. Этот поезд идет медленно. Подозрительно медленно. В детстве и юношестве мне казалось, что колеса крутятся чрезмерно быстро и могут разрезать как острой бритвой любое препятствие на своем пути. Теперь я только смеюсь над ними, они не поспевают за барабанящим ритмом моего сердца.
well you know that i'm still a dog and i'm trusting my nose. will it show me the way?
Бесконечно свестящие птицы так давят на несостоявшуюся психику, что искать приют среди зелени садов уже просто невыносимо. Этот черный скворец с глазами-пуговицами не реагирует абсолютно не на какие угрозы: брошенный рядом с ним камень ему кажется только предметом достойным его пристального внимания, а его друзья-воробьи, кажется, поддерживают инициативу веселым гомоном. Петь и играть здесь абсолютно невозможно. Теплое ласкающее солнце пробирается своими тонкими аристократичными пальцами сквозь зелень полисадника и успокаивающе касается темных волос, пытаясь успокоить. Но это лето слишком глубоко пробирается морозом под кожу. Под ту, которую чувствует только тонкая душа поэта.
Ты не то, чтобы был великий поэт, Эмиль, ты даже не уверен в том, что смог бы сложить две строчки в что-то не похожее на ранее творчества Йена Кёртиса, но одного у тебя не отнять – глубокой убежденность в том, что в округе (не такой уж и большой, но зато слишком праздной) кто-то перепевает Radiohead и Joy Division на гитаре лучше тебя.
Ты отмахиваешься от надоедливых лучей солнца, матеря неблагодарно богатую на яркие краски природу, и отправляешься в сторону небольшого частного сектора на берегу залива. Глубокие черные волны завораживают взгляд еще с самого детства. Весь Плая-де-Аро замирает при посторонних звуках в воздухе. И даже чайки не имеют возражений против «Atmosphere», как и твоя богатая душа, готовая поглотить весь этот бренный город в маленький ад…
В аду, пожалуй, если верить теории хаоса, царит неимоверное удовлетворение происходящим. Ты был бы неплохим сатанистом, если бы направил свою энергию в религиозное русло, но религия у тебя другая, поэтому ты отдаешься ей, довольно облизывая губы (как особый ритуал перед началом). Пожалуй, тебе пошла бы куртка с огромной белой надписью «Hate», но сегодня ты пацифист, хотя несешь весьма условный мир в это тихое невзрачное место – в километре от этого берега и белых фасадов трехэтажных домой разлеглось кладбище размером с одну четверть маленького испанского Плая-де-Аро. Мёртвые – лучшая аудитория для концертов. Они не будут требовать деньги обратно и уж точно не скажут, что темы бессмысленности существования и смерти для них «далекие» и «неактуальные».
Многие люди в жизни уже определились со своим призванием и со своими взглядами на жизнь. А ты находишься как раз на этом распутье. Таком широком и таком непостижимым. Ты пытаешься понять, кто тебе дороже: твоя мать или Том Йорк.
В конце концов, с матерью вы знакомы давно, ваши отношения замызганы и немного стары, а вот с Томом вас пока связывает только OK Computer, Kid A и полюбившаяся так в последнее время The Bends, переписанная в трансляции с MTV.
Твои руки уже готовы запутаться в металле, твои пальцы уже медленно наполняют тишину шаг за шагом звуком, но какой-то абсолютно аритмичный топот бьет. Бьет по мозгам и по твоему чувству прекрасному, сминая все этими ударами. Кто-то занялся барабанами в районе за фруктовом рынком? О, никогда. Старый флорист по мертвым цветам Франческо не перенес бы такого удара по сердцу и по динамику слухового аппарата.
Шум так завлекает тебя, как недавнее время ненавистную тебе пташку занял брошенный в нее камень. Ты откладываешь футляр с гитарой в сторону и даже как-то неловко оглядываешься по сторонам, думая на маленький отрывок времени, что это все чей-то отвратительно несмешной розыгрыш.
За чугунным забором, крашенным в белую пыльную краску, никого нет, кроме мурлыкающих мартовских котов. В соседнем окне мирно спит ребенок. А через дорогу находится только лавка старика Франческо. Неужели старик снова решил заняться вывесками или ремонтом обуви? Ты готов поспорить сто евро, что это удары малого барабана. Или молотка. Хорошо, Эмиль, сделай вид, что разбираешься в этих штуках, стучащих и таких далеких от твоего инструмента.
Удачно стоящая бочка с дождевой водой под водосточной трубой оказывается вмиг перевернутой, а ты уже встаешь на ее дно, захватываясь руками за решетки узкого окна под самым потолком второго этажа. Ты можешь только видеть смутно светящий желтый цвет. В лавочке Франческо явно жизнь цветет буйным цветом, а ты-то думал, что старик умер, а он, оказывается, только воскрес душой. Или же это его труп так энергично перемещается по отреконструированному помещению? Кажется, из-под его пальцев доносится даже какая-то музыка. Или только ее ритм. Тебе интересен этот даже не-седой человек. Сколько он может барабанить? А если в него кинуть камень чуть побольше, чем ты кидал в скворца в сквере, он отреагирует как-нибудь? Скорее всего, он оставит в покое доски, которые он колотит, вероятно, для того, чтобы в случае зомби-апокалипсиса заколотить окна.
- Эй, сеньор, вы не могли бы не производить столько шума на пустом месте? К вашему сведению, я занимаюсь тонкой духовной практикой и пытаюсь перепеть Radiohead, а шум из вашего окна мне порядком мешает, - ты пытаешься говорить как можно громче и разборчивее, чтобы твое послание дошло конкретно до черноволосого адресата, а не отрикошетило от ближайшей стены. – Прошу прощения, сеньор, если напугал вас, но это прямо-таки невыносимо.
[AVA]http://funkyimg.com/i/23Jum.png[/AVA]
[NIC]Julien Van De Velde[/NIC]
► Jamiroquai - You Give Me Something
Like the sunbeams from a perfect summer's day heaven only seems a step away
Лучи яркого и всё еще по-летнему теплого солнца скользят по твоим каштановым темным волосам, вплетаясь в них золотом древних майя, что пили горький шоколад, такой же темный, как и твои глаза, прикрытые сейчас сонными веками. Твоё дыхание согревает теплом мою шею, но я всё равно невольно вздрагиваю каждый раз, когда твои пальцы сильней обычного сжимают мою руку в твоей руке. Со стороны мы, скорей всего, кажемся парой сошедших с ума подростков. Наверное, так всё и есть на самом деле. Иначе как объяснить улыбку, что не сходит с моего лица, когда ты рядом? Как иначе тогда объяснить всё то, что я к тебе испытываю? Всё то, что ты заставляешь меня чувствовать, содрогаясь каждый раз, когда мы сталкиваемся взглядами. Наверное, я влюблен в тебя, и скорее всего, это взаимно. Я верю в это, и ничто не сможет отвратить меня от этой веры.
За окном проплывают умиротворяющие пейзажи, больше похожие на полотна импрессионистов: яркие зеленые пятна травы разбавляются белыми точками овечек и ярко-желтыми мазками цветущих полей, которые плавно переходят в синее индиго неба, на котором мерно и медленно плывут белые перистые облака. Поезд едет плавно, укачивая особо уставших пассажиров, навевая сны о далеких странах и увлекательных путешествиях. Ты видишь свои собственные сны, полные музыки и дымных красок, а я улыбаюсь, незаметно скользя пальцами по линиям на твоих ладонях. Интересно, в каком именно их пересечении была предначертана наша встреча тем солнечным и тихим днем?
When I'm with you, I just celebrate
Я знаю,что ты не спишь. На самом деле мне кажется, что я почти всё о тебе знаю. Но в то же время я не знаю о тебе ничего, кроме того, что ты любишь черничные маффины, Тома Йорка и мрачные мотивы в искусстве. Знаю, что ты давно не был дома и что тебе страшно ехать туда со мной. Так же, как было страшно ехать туда в одиночестве. Надеюсь только, что ты не стыдишься моей излишней самоуверенности и чудаковатости, которую при первом знакомстве принял за редкую форму аутизма. Забавно, что теперь ты считаешь это чуть ли не лучшим моим личностным качеством. И да, об этих твоих мыслях я знаю. Читаю каждый раз по глазам цвета лесного ореха, которыми ты умеешь порой передать столько эмоций, сколько не в состоянии выразить словами. Глупо звучит, но в тво глаза я влюбился раньше, чем в тебя самого, и видишь, куда нас с тобой это привело.
Твоё дыхание греет кожу на моей шее, и я продолжаю улыбаться, доставая припасенные маффины и шоколадные батончики с клубничной начинкой. Мы на пол пути к семейным объятиям и неловкому молчанию, так что самое время подкрепиться, как физически, так и морально. Ты неразговорчив, даже больше, чем обычно, но это и к лучшему, ведь, как известно, во время еды лучше не разговаривать. Говорят, что это пагубно влияет на пищеварение. Странно, но всё, что касается тебя, вызывает во мне живой интерес и расцветает буйным цветом заботы и нежности, которую я готов проявлять во всем в режиме двадцать четыре на семь, восемь дней в неделю и круглый год к ряду. Видимо, я действительно влюблен в тебя по уши, Эмиль, если позволяю себе подобные глупости.
I'm hoping my message gets through
Поезд несет нас через страну, бесшумно разрезая теплый осенний воздух, распугивая птиц и ставя свои метки на железнодорожных станциях полнятым ворохом вчерашних газет и пустых стаканчиков из-под кофе. Знаешь, а ведь раньше поезда были намного медленней, а поездки превращались в интересное приключение. Ты не сталкивался с подобными старыми составами, я уверен, и не знаешь о том, как может пахнуть и ощущаться путешествие из одной точки в другую, но я могу рассказать тебе ,если ты попросишь. Когда мне было восемь лет от роду, мама возила меня в Австрию, на каникулы, и ехали мы на поезде, пропахшем пылью, мазутом и старым фетром. На завтрак была яичница и пережаренный бекон, а из оконных щелей постоянно дуло. Это была лучшая поездка в моей жизни. Если не считать той, в окторой я нахожусь сейчас, вместе с тобой.
Раньше поезда могли говорить. Это был размеренный, спокойный звук, который постоянно напоминал о себе, куда бы ты не держал свой путь и как долго бы он не длился. Стук. Стук-стук. Стук. И так по кругу, раз за разом, пока поезд не замедлялся и не вставал у перрона, чтобы выпустить из своих объятий торопящихся к горячему домашнему ужину пассажиров, и не взять на борт таких же спешащих, но увлеченных предстоящей дорогой путешественников. Мне кажется, нет, я уверен, что тебе понравилось бы подобное путешествие, ведь ты так легко поддаешься новым идеям, и так опрометчиво бросаешься головой в поток жизненных событий, хоть и хочешь казаться серьезным и взрослым. Я убираю прядь волос тебе за ухо и улыбаюсь, слыша в своем сознании стук колес старых поездов, и этот стук напоминает мне о том самом лете. Нашем первом лете.
There's never been someone like you
Мистер Тадуеш был прекрасным человеком, отличным семьянином, великолепным портным, вежливым с незнакомцами, приветливым с друзьями. Его любили абсолютно все, от мала до велика, как в его семье, так и далеко за пределами генеалогического древа. Он никогда не пропускал без уважительной причины воскресной службы, и всегда угощал детишек свежей выпечкой по субботам. Он был образцовым хозяином и человеком самых лучших качество. Именно поэтому, наверное, семья мистера Тадеуша выбрала для гроба не красное дерево или дуб, а обычную осину, причем не самого высокого качества. "Зачем," - подумали они, семья этого чудесного во всех отношениях человека, - "зачем так много трат, если сэкономленные деньги можно отдать церковному приходу или на развитие местной пекарни?". Именно так, и никак иначе, думали это великолепные во всех отношениях люди, споря со мной по поводу финальной сметы и требуя заменить итальянский шелк на обивке на китайский полиэстер. Блеск их брильянтов и меховых накидок, слишком меховых для такого жаркого летнего дня, заставил меня пойти на уступки. Для хороших людей ничего не жалко.
За окном пели птицы, разрывая свои маленькие легкие, разрываясь между си-бемоль и до мажор, а сочная зеленая листва колотила в окна с наглостью проворливых мальчишек-голодранцев, которых мороженым не корми, а дай посмотреть на покойника. Хорошо, что сегодня в городе проходит ярмарка, и все хулиганы развлекаются там, а я могу заняться работой и проводить мистера Тадеуша в последний путь, как полагается, не смотря на урезанный бюджет и громкие склоки. Мой рот полон мебельных гвоздей, что, впрочем, не мешает мне улыбаться, напевая себе под нос какую-то веселую заводную мелодию, которую я услышал утром по радио. Похоже на Элтона Джона, от чего я смеюсь,чуть ли не роняя драгоценные гвозди в открытый гроб, и натягиваю темную бардовую ткань с блеском, принимаясь колотить погребальный саван для отличного человека.
Я люблю свою работу, какой бы странной или жуткой она не казалась бы со стороны. Спокойная, тихая, да и клиенты в основном не жалуются и не выставляют претензии. Быть может дело в том, что я отлично справляясь со своим ремеслом, а быть может и в том, что я работаю с покойниками. Уж им-то более не на что жаловаться и не о чем причитать, а самое главное - им нет толка мешать мне работать. Именно поэтому я довольно улыбаюсь, колотя доски, обивая гроб изнутри, или делая украшения или резьбу по дереву на крышке. Именно поэтому я часто пританцовываю и даже порой осмеливаюсь пригласить особо понравившихся покойников на чаепитие. Ведь пить чай в одиночку - то еще удовольствие. А я, несмотря на выбор профессии, весьма люблю общество людей. Причем желательно живых.
- Я помню, когда рок был молод, - Я двигаюсь в такт мелодии, что звучит в моей голове, похлопывая себя свободной рукой по бедру, будто подгоняя, хотя ни мне, ни тем более мистеру Тадеушу, некуда спешить. - Мы со Сьюзи не знали ни забот, ни хлопот. - Кажется, я слышу какой-то странный звук, доносящийся до меня со стороны улицы. Странно, что в это время кто-то решил заглянуть в мою мастерскую, ведь она открылась совсем недавно. - Я пожимал руки и бил баклуши, - Я лишь надеюсь, что на ярмарке не произошло ничего такого, что потребовало моего вмешательства. Хотя странно было бы обращаться к гробовщику, не отправив человека вначале в скорую. Сейчас люди слишком спешат жить, да и умирать торопятся с завидным рвением. - Имел старенький золотой "Шеви" и свое место в мире.
Я почти дохожу до строчки по крокодила, но меня прерывает чей-то голос, весьма громкий и слишком взрослый, чтобы принадлежать какому-то юному хулигану с соседней улицы. Я застываю в удивлении, видя в окне лохматую копну каштановых волос и два ореховых глаза, которые пытливо смотрят на меня, будто стараясь пригвоздить к месту. Кстати, о гвоздях. Не стоило бы мне улыбаться, имея полный рот этих самых гвоздей, а то улыбка, готов поспорить, отдает холодом фильмов ужасов про Франкенштейна.
- Мсье, кажется, Вы перепутали окно. Прием необоснованных жалоб проводится в здании рядом. Там даже табличка есть. - Я улыбаюсь и сплевываю оставшиеся неиспользованными гвозди, и откладываю молоток в сторону, перехватывая кусок красной ткани, которую мне чудом удалось сэкономить. Хорошо, что мистер Тадеуш не отличался при жизни излишней любовью к мучным изделиям. - Но если Вы не местный, то могу предложить свою помощь и проводить Вас.
Отредактировано Noah O’Brien (26-10-2015 02:05)
Вы здесь » (my) blueberry nights » мамины сказки » (my) boy builds coffins
