люди ходят очень громко, замечали ли вы это? сальери замечает. сальери теперь многое замечает. он сидит неподвижно в углу и провожает взглядом сотни башмаков. одни выстукивают испанские игривые мотивы – только что вернулись из южного путешествия; иные – лондонский дождь, им не нравится в вене; третьи же шагают строевым римским маршем, напоминают антонио его италию. но он за ней вовсе не скучает.
  он разучился.
объясните мне заново. растолкуйте, что необходимо делать. как себя вести. теперь это новый мир и старому мне в нём не место. мир без музыки пустынен, а я – совершенно растерян.
вот видите, разбил очередной бокал. слуга ведет счёт, это его развлечение. сколько, ганс? пятидесятый. ровное число, необходимо отпраздновать.
- еще рейнского.
пятьдесят первый блестит осколками.
красная капля бежит по подбородку и сальери заходиться в хриплом смехе. разрывающий глотку хохот рикошетит от стен и пугает соседских детей. фрау шепчутся в узких улочках.
«слышали, да, капельмейстер сошел с ума?»
«это всё слухи, это козни завистников»
«а кто его видел в последний месяц?»
он себя видел. вот зеркало, а вот антонио. серебрённое стекло отражает отросшую иссиня-чёрную щетину и растрёпанные волосы. отражает глаза в красной паутине. отражает бокал в руке. зеркало уже не помнит хозяина без этого талисмана.
 
п р е д а т е л ь

камин глотает остатки виноградной крови.
стук каблуков для него отныне единственный контрапункт. он не садится за фортепиано. и не преподаёт. и теория музыки застыла в его черепе жадной мышеловкой – ничего следующему поколению не достанется.
  педагог безыдеен – в его глазах известь. горсти сухой скрипучей извести. осмелиться прийти на похорон было жесточайшей ошибкой. трясёт головой, из под ресниц белый порох. глотает запудренный воздух с предчувствием дождя и, не моргая, смотрит в яму. а в ней десятка два искорёженных, ломаных тел. это уже не люди – оболочки.
  скорлупы.
вот русый локон у северного угла. этот локон всегда забавно подпрыгивал, когда его обладатель паясничал. антонио садиться на землю и ему всё равно до кривых взглядов могильщика. где все? где поклонники? где дети? где чёртова констанция? мерзкая простолюдинка, ей всегда нужны были лишь деньги. слышала ли она хоть раз вольфганга?
да, слушала.
но слышала ли?
сюртук пачкается в могильной земле, холодно. начало декабря желает выморозить жителей вены напрочь. бог скорбит по-своему.
хотя, что бы ему скорбеть, это он отобрал моцарта у людей.

в ы  е г о  н е  ц е н и л и

сальери задыхается. сальери понимает, что бог прав. смотрит вверх, туда, откуда сыпется дождливый снег. всевышний посыпает известью всё человечество. он хоронит скопом неблагодарных детей своих, улыбается милосердной улыбкой, но то лишь маска.
я сделал вам подарок, а вы его отвергли.
вы всегда были глупы.
антонио повторяет обвинительные слова бога, как молитву.
шепчет строчки покаяния в лицо моцарту, раскачиваясь на краю ямы \\ цитирует их брусчатке, возвращаясь домой \\ переписывает сотню раз на партитурах
новое евангелие страшно по своей сути, но правдиво до лихорадки.

сальери заболевает на следующую ночь. веки не могут разомкнуться (или не хотят?) сейчас у него есть оправдание для забытья. пальцы царапают простыни так же, как еще недавно царапали землю. ощутимой разницы нет, его кровать отныне могила. бросает то в дрожь, то в жар. антонио не знает, в декабре он или в июле. в вене или в леньяго.
– ты меня разрушил, – лихорадочная улыбка вторит божью в потолок. кадык выныривает в порывах жажды, но рядом нет воды. да и ни к чему, сальери спит. всё это ему сниться. он приучает себя к кошмарам. они словно разноцветный пот, скатываются с его висков. пурпурные (символ смерти), алые (мести), золотые (жизни). последние ошибочны, сил в нём всё меньше.
   болезнь сильнее сжимает капельмейстера в своих объятиях, сотрясая ознобом, сцеловывая с дрожащих век воспоминания. антонио не может сопротивляться, всю свою гордость он истратил на моцарта. тень в  птичьей маске улыбается в глубине своего маскарадного облачения.
хочешь, я сотру всё, что увидела?
- уходи.
хочешь, я дорисую то, чего не было?
- прочь.
я трижды не предлагаю.
гробовое молчание сна изгоняет кузину дамы с косой.
   спустя неделю терезия смотрит в стеклянные глаза и спрашивает, готов ли он к выходу в свет? он совершенно не готов, но кивает, лишь бы вновь не ссориться с ней. жена ненавидит его молчание, но никогда в этом не признается. хотя, возможно более молчания она бы возненавидела его ответы.
   сослагательное наклонение составляет основу их брака.
посреди пышно украшенного, золотого, цветочного, многолюдного зала антонио осознаёт, что собственные произведения должны играть лишь авторы, их написавшие. какой-то юный наглец вздумал повторить одну из вариаций «lison dormait». в тот момент треснул первый бокал в руке сальери.
  теперь это всего лишь гербарии. все нотные листы, исписанные рукою вольфганга уже не только что сорванные полевые цветы. они потеряли цвет и аромат, смялись, поникли. то, что раньше похищало душу из тела и швыряло ее в морские глубины и на вершины холмов, отныне лишь развлечение для пьяной знати.
  антонио в три шага преодолевает пространство, отделяющее  его от выскочки, и сметает подсказки из-под его носа. клавесин замолкает обиженным всхлипом.
– он только умер, – пьяно рычит в самое лицо, – имей уважение, бесталанщина.
пораженная публика провожает его софитами удивлённых взглядов – любимчик императора никогда не затевал скандалов. в спину тут же летит концерт шепотов, разбавляемый дальним гобоем.
  ему впервые в жизни всё равно.
добредя до конца путанного коридора, сальери вваливается в какой-то крохотный зал с выходом на лоджию. лишь сейчас замечает, что прихватил бутылку вина и один из нотных листов. комната освещена только тлеющим камином, и композитор не промедляет выбросить помятую бумагу в алые угли.
  выходит на балкон, а там – снегопад. пушистый, белоснежный пух валит с неба, тая на раскрасневшихся скулах антонио. он салютует небу бутылкой и отпивает глоток:
– здравствуй, – давится вином, поправляя себя, – ну, хотя бы там, – пару красных капель падают на снег, – тебя бы развеселило то, во что я превратился, – кривая судорога вместо улыбки.
  возвращается внутрь и падает в кресло у самого очага. завывающая вьюга действует, словно снотворное.
– предатель, – почти бессвязное обвинение в никуда.
сон всевластен. во сне можно делать всё, что угодно. только там сальери может решиться на дальнейший путь, и без колебаний вогнать нож себе в грудь.

[NIC]antonio salieri[/NIC]
[STA]нет средства согреться, если вдруг остановилось сердце[/STA]
[AVA]http://savepic.su/6353296.gif[/AVA]
[SGN][/SGN]

Отредактировано Ciel Phantomhive (28-10-2015 13:58)